Стив Бейн

Копьё Одина

Как только шерп Намсинг Лопье закрыл за собой переходный шлюз, в куполообразном помещении раздался его громкий голос:

Роно, у меня плохие новости.

Ответа не последовало. Намсинг оттолкнулся и взлетел над башнями упаковочных клетей в поисках более удобного места. Он парил на высоте семи метров в едва ощутимом гравитационном поле Каллисто, и перед тем как опуститься, ухватился за одну из множества пластиковых ручек, прикрепленных

к изогнутому потолку. Его мускулистое предплечье не испытывало ни малейшего напряжения, пока он висел, держась одной рукой за самый верх купола. Он внимательно обозревал множество коробок со снаряжением для восхождения и провиантом, пытаясь обнаружить хотя бы малейший намек на присутствие своего партнера.

Роно, где ты?

Не услышав ответа, Намсинг добрался до дальнего конца помещения, перебирая руками, затем приблизился к упаковочной клети размером с чулан, где хранились тенцинги. Он мельком взглянул на них, пока перемещался над клетью. Тенцинги представляли собой просторные комбинезоны с толстой подкладкой рыжеватого, как почва Марса, цвета. Костюм Нама висел на вешалке, а облачение Роно лежало на полу.

Каждый тенцинг оснащался приспособлениями, о цели которых в Солнечной системе мало кто догадался бы. Легче всего было угадать предназначение крючков и ледорубов, притороченных к поясу. О том, для чего служат прямоугольники, крепившиеся на предплечьях, догадаться было труднее, но заглянув внутрь рукавов, можно было увидеть футляры для шприцов. Такими обычно делают внутривенные инъекции. Диамокс IX, содержавшийся в этих шприцах, наверное, стал бы полной загадкой для любого, кроме альпинистов и горстки врачей.

Роно! — Нам удивился, что его партнера нет рядом с тенцинга-ми. Комбинезон Роно днем раньше получил повреждения, когда оба спускались вниз, совершив разведку маршрута. Лед под ногами не выдержал, и Роно пролетел целых десять метров в глубокую трещину. Но судьба все же оказалась к ним благосклонной. Нам вовремя прервал падение Роно, иначе тот сломал бы обе ноги. Однако, падая, Ро-но спиной бился о лед и вывел из строя важное оборудование. Запчастей, захваченных с собой на Каллисто, не хватало: слишком часто случались падения. Самое неприятное, что пострадал внешний термометр. В результате стало невозможно регулировать температуру внутри тенцинга Роно. А заменить этот термометр было нечем. Им еще повезло, что все произошло в ста метрах от основного лагеря. Окажись они немного дальше, и Роно мог замерзнуть до смерти.

Роно! Где ты?

Это я должен спросить, где был ты, — донесся голос снизу. Над грудой деталей показалось кофейного цвета сердитое лицо Роно Нионгабо. Он бросил снаряжение рядом с изолированными ботинками своего тенцинга и посмотрел на приятеля. — Я весь день вожусь с этим спинным блоком. Я проверил муфты термографа, установленного на метеорологической станции с внешней стороны купола номер четыре, но они никуда не годятся, а у нас нет инструментов, чтобы установить преобразователи.

Ты выходил наружу?

Пришлось. Я лишь вышел за дверь. Внутренняя сторона моего тенцинга почти не обледенела. Кстати, выбраться из него было бы легче, окажись ты поблизости, уже не говоря о том, что мне пришлось тащить все это одному. Где ты пропадал?

В командном центре, — ответил Нам. Он оттолкнулся от потолка, хлопнул по верху одной из коробок, чтобы сбавить скорость, и плавно опустился рядом с приятелем. Он прислонился к большой картонной коробке с протеиновыми стержнями и посмотрел своему партнеру в глаза. Для шерпа Намсинг казался довольно высокого роста. Роно был наполовину кенийцем, а все кенийцы, выросшие на Марсе, существовали в условиях более низкой гравитации. Роно был немного похож на свою мать-шерпу и все же оказался на двадцать сантиметров выше Нама. Кожа Роно была почти столь же смуглой, что и у его отца, но узкие глаза и круглое лицо выдавали в нем непальскую кровь. Лица обоих мужчин были довольно схожи, но короткие жесткие кудри, венчавшие голову Роно, не имели ничего общего с гривой черных, ощетинившихся, словно кусты, волос Нама.

Что можно делать целых четыре часа в командном центре? — спросил Роно. — К Ганимеду путь прегражден, а в полумиллиарде километров отсюда нет ни малейших признаков цивилизации. Интересно, нам еще удастся выйти на связь?

Несколько раз выйдем, — ответил Намсинг. — Придется ускориться с графиком.

Роно бросил скептический взгляд на комбинезоны.

Ускориться? Это вряд ли. Мой тенцинг мертв: надо или найти термометр, или соорудить на скорую руку один наружный термограф. И не факт, что у них на Ганимеде найдется все, что нам требуется. Аза-прашивать снаряжение с Марса — вообще долгая песня. Тогда мы не только не опередим график, а отстанем от него.

Придется поднажать, — сказал Намсинг. Он подпрыгнул и уселся на ящик. — Из обсерватории на Тарсисе сообщают, что какой-то метеорит приближается к нам и столкнется с Каллисто в ближайшие сорок дней.

Ты шутишь? Где это произойдет?

Трудно сказать. Вероятно, где-то в пределах колец Асгарда. Имя Асгард триста лет назад дали второму глубочайшему кратеру,

который образовался на втором крупнейшем из спутников Юпитера. Уже давно отказались от традиции присваивать латинские названия складкам местности планет, а для крупнейших спутников Юпитера обратились к мифологии. На долю Каллисто выпали имена из скандинавских саг, а названия Асгард и Валгалла присвоили кратерам, образовавшимся в результате столкновений на северном полушарии спутника. Концентрические кольца Валгаллы связали воедино пространство диаметром в две тысячи километров. В это пространство могли вместиться два таких спутника, как соседний Асгард.

Роно и Намсинг закрепились в дальнем конце Валгаллы, их основной лагерь находился между Хугином и Мунином, двумя меньшими пиками хребта Гладшейм на экваторе Каллисто. Говаривали, что Глад-шейм был вотчиной Одина, и все горные вершины здесь назывались с оглядкой на него. В ранних скандинавских мифах слово Гладшейм означало «очаг радости». Меньше всего это название соответствовало данной местности. Температура на поверхности спутников Юпитера редко поднималась выше абсолютного нуля, поэтому основной лагерь Намсинг и Роно разместили на глубине тридцати метров, выдолбив ледяную корку Каллисто. Собственно, лагерь представлял собой цепь снежных пещер.

Каллисто была самым неблагоприятным местом, какое когда-либо приходилось обживать людям. По правде говоря, трудно утверждать, будто люди обживали этот уголок, поскольку здесь доводилось бывать только Наму и Роно. В течение трех лет они то и дело наведывались сюда. Ганимед был крупнее, плотнее и теплее Каллисто, но даже там наблюдатели задерживались ненадолго. Единственной полезной вещью здесь оказался речной лед. Он лежал повсюду. Для любого человека в трезвом уме ледяной шар под названием Каллисто не представлял ни малейшего интереса.

Однако когда шерп Намсинг Лопье предложил разбить лагерь на Каллисто, у подножия горы Гунгнир, Роно Нионгабо тут же ухватился за эту идею. Первый раз оба встретились на песчаных склонах Олимпа. Нам делал то, чем его народ занимался столетиями: он помогал желающим подниматься на самые высокие горы. Олимп был почти в три раза выше Джомолунгмы, но взбираться на эту гору было гораздо легче — альпинистам помогала марсианская гравитация. В то время как на Джомолунгму можно было взобраться без дополнительного запаса кислорода, на Олимпе такой подвиг оказался бы невозможным.

Роно Нионгабо до этой встречи штурмовал вершины родной Кении. Уступающие двадцатипятитысячному Олимпу, они все же были куда более серьезным испытанием для покорителей. Олимп представлял собой безопасный вулкан, его склоны были столь пологими, что не требовалось никакого технического снаряжения для восхождения. Ро-но прибыл к Олимпу в качестве клиента Намсинга, но оба ушли оттуда партнерами, решившими подняться на пик, равного которому альпинисты еще не покоряли.

Наконец такой пик был найден. Гора Гунгнир на Каллисто возносилась на головокружительную высоту, достигавшую десяти тысяч метров над тем, что в более теплом мире можно было бы назвать уровнем моря. Гунгнир не достигал и половины высоты Олимпа, однако на целую тысячу метров превышал любой пик на Земле. Он напоминал лезвие изо льда и образовался в тот момент, когда два огромных метеорита почти одновременно врезались в замерзшую поверхность Каллисто. Образовались кратеры, внешние края которых устремились друг к другу с такой скоростью, что растаяли и снова замерзли, сцепились вместе и стали единым целым. На изрытом кратерами теле Каллисто Гунг-нир продолжал стоять, как скала, и за последний миллион лет гордо бросал вызов дождю метеоритов.

И снова здравствуйте! Мы продолжаем надоедать Вам своими статьями. А так же продолжаем наши разговоры про оружие. На этот раз мы вновь обратимся к скандинавской мифологии.

Гунгнир (датск., норв., швед. Gungner) — в германо-скандинавской мифологии копьё Одина.

Копьё было изготовлено двумя карликами-свартальвами, сыновьями Ивальди (в некоторых источниках упоминается гном Двалин), чтобы показать богам мастерство подземного народа. Однажды Локи отрезал у Сив её золотые волосы. Тор поймал Локи и хотел переломать ему все кости, но тот заверил разгневанного бога, что добудет новые золотые волосы для Сив у чёрных альвов. Сыновья Ивальди сделали такие волосы, а заодно изготовили корабль Скидбладнир и копьё Гунгнир. Затем оки поспорил с гномом Брокком и его братом Эйтри, что Эйтри не выковать сокровищ, подобных тем, что были изготовлены сыновьями Ивальди. Эйтри выиграл спор, изготовив вепря по имени Гуллинбурсти, что значит «Золотая Щетина» (другое его имя — Страшный клык), кольцо Драупнир и молот Мьёльнир. Корабль Скидбладнир и вепрь Золотая Щетина достались Фрейру, золотые волосы — Сив, Мьёльнир — Тору, кольцо Драупнир и копьё Гунгнир — Одину.

Оно обладало волшебным свойством поражать любую цель, пробивая самые толстые щиты и панцири и разбивая на куски самые закаленные мечи:

«Тогда Локи отдал Одину копье Гунгнир, Тору — волосы для Сив, а Фрейру корабль Скидбладнир. И он объяснил, в чем суть тех сокровищ: копье разит, не зная преграды, волосы, стоит приложить их к голове Сив тотчас прирастут, а кораблю Скидбладниру, куда бы не лежал его путь всегда дует попутный ветер…»

Знаменитый меч Сигмунда, рубящий даже камень, сломался о копье Одина, который приняв вид человека в синем плаще (Один часто принимал такие обличья), пришел на поле битвы помочь конунгу Люнгви, сражавшегося против Сигмунда и Эйлими:

«А когда продлился бой тот некое время, явился на поле том человек в нахлобученной шляпе и синем плаще; был он крив на один глаз, и в руке у него — копье. Этот человек выступил навстречу Сигмунду-конунгу и замахнулся на него копьем. А когда Сигмунд-конунг ударил изо всей силы, столкнулся меч с копьем тем и сломался пополам на две части.»

Также Один дал свое копье Дагу для убийства Хельги, сына Сигмунда. Даг пронзил Хельги копьем в роще Фьетурлюнд.

В Рагнарек Один выйдет с копьем Гунгнир биться с Фенриром, и будет им проглочен:

«Впереди едет Один в золотом шлеме и красивой броне и с копьем, что зовется Гунгнир. Он выходит на бой с Фенриром-волком…. Волк проглатывает Одина, и тому приходит смерть.»

Вот такое читерское оружие было у верховного скандинавского Бога. Хотя, даже оно не помогло ему в Рагнарёк. Что ж, на этом все. В последующих статьях мы продолжим наше знакомство с легендарным и не очень оружием. А там, глядишь, и снова до мифических существ доберемся. До новых встреч!

В скандинавской мифологии практически каждый из асов обладает каким-то оригинальным артефактом, зачастую — неким могущественным оружием. Гунгнир — один из таких артефактов, он принадлежит Одину, владыке блистательного Асгарда. Копье Одина Гунгнир считается самым совершенным оружием, его удар невозможно отразить, от него нельзя защититься. С другой стороны, теми же свойствами обладает и Мьельнир Тора, так что нельзя сказать, что Гунгнир так уж уникален.

Этимология слова «гунгнир» («gungner» на норвежском) до сих пор неизвестна, а вот легенда о его происхождении достаточно популярна. Согласно «Младшей Эдде» копье Гунгнир было выковано темными альвами, карликами-кузнецами, но, разумеется, не по доброте душевной. Все началось, как обычно, с очередной глупости Локи. Бог обмана выкрал прекрасные волосы Сив, жены Тора. Сделал он это по наущению Фрейи , которая завидовала красоте Сив, но это фрагмент повествования обычно мало кого интересует. Чтобы исправить ситуацию (а заодно — уберечься от гнева Тора) Локи отправился к темным альвам и попросил их «выковать» (да, именно так!) для Сив новые волосы, из чистого золота. Гномы согласились и сделали волосы, а заодно — копье Гунгнир и корабль Скидбладнир. То есть Один получил легендарный Гунгнир благодаря прохвосту Локи!

Только на этом легенда не заканчивается. Дело в том, что Гунгнир, Скидбладнир и волосы Сив были выкованы Ивальди, одним из древнейших родов темных альвов. Но этот род был в Свартальвхейме далеко не единственным. А Локи, вдохновленный своим «подвигом», решил закрепить успех. Он поспорил с Брокком, представляющим другой род темных альвов, что тот не сможет превзойти мастерством Двалина, главу рода Ивальди. Брокк слышал о великолепном Гунгнире и не мог не согласиться на спор. Вместе со своим братом Сидри он выковал вепря Гуллинбурсти, молот Мьельнир и кольцо Драупнир. Все эти сокровища асы без зазрения совести забрали себе. Молот достался Тору, кольцо — (после его смерти — Всеотцу), вепрь — Фрейру , а не знающее промаха копье Гунгнир — Одину.

Волшебные свойства Гунгнира и смежные мифы

Как сказано в «Младшей Эдде» Снорри Стурлуссона, копье Одина Гунгнир «разит, не зная преграды». Это чудесное оружие способно пробивать любые доспехи и щиты, оно ломает мечи и всегда находит цель. В этом смысле показательна легенда о том, как был уничтожен меч Зигфрида. Дело в том, что этот меч — тоже волшебный артефакт, он назывался Грам и изначально принадлежал Одину. Во время битвы Зигфрида (он же Сигурд или Сигмунд) с конунгом Люнгви Один выступил на стороне конунга, приняв облик воина в шляпе и темно-синем плаще. Зигфрид храбро бросился на воина с копьем, но Грам сломался о легендарный Гунгнир.

Также копье Одина Гунгнир фигурирует в мифе об убийстве Хельги (это сын Зигфрида). Хельги был убит в роще Фьетурлюнд Дагом, который не сумел бы совершить свое злодейство, если бы у него в руках не было Гунгнира (который убийце вручил лично Один). Однако, судя по всему, это более поздний миф, который не встречается в раннесредневековых списках.

Последний раз копье Гунгнир упоминается в «Младшей Эдде» в связи с наступлением Рагнарека. Один выйдет на бой со своим жестоким визави — волком-троллем Фенриром, который проглотил Солнце. В руках у всеотца будет Гунгнир, но даже знаменитое копье не спасет Одина от гибели в пасти чудовища.

Копье Одина Гунгнир: популярные заблуждения

В скандинавском и исландском фольклоре больше нет мифов, которые хотя бы косвенно касаются копья Гунгнир. Все, что не упомянуто в вышеприведенных эпизодах, является вольной фантазией, либо «реконструкцией на тему». Это касается, в первую очередь, некоего оберега в форме копья, который прочно ассоциируют с Гунгниром. Если обратиться к археологии и документальным источникам, то нет никаких сведений, подтверждающих факт существования такого оберега. То есть, к примеру, кулон в форме Молота Тора был неоднократно обнаружен археологами на территории Скандинавии. Такие кулоны обладают разной формой и размером, датируются приблизительно X веком. А вот кулон в форме копья Гунгнир — это чистой воды вымысел, подобных находок никогда не встречалось на территории Скандинавского полуострова или в северных регионах России.

Кроме того, первоначальный символизм Гунгнира неизвестен. Копье Одина изображается лишь как атрибут великого аса, его нельзя встретить в отдельности, как метафору или сакральный знак. Это позволяет предположить, что копье Гунгнир (Gungner) — исключительно мифологический образ, который должен был сделать облик Одина более «рельефным», выдающимся, пафосным. Очевидно, что здесь нет никакого эзотерического подтекста. Однако несправедливо не упомянуть о руне Гар (Gar) из нортумбрийского рунического алфавита. По всей вероятности, слово «gar» означает «копье» (точная этимология неизвестна). Некоторые исследователи полагают, что руна Гар соотносится с копьем Гунгнир, возможно даже олицетворяет этот могучий артефакт. Руну связывают с Иггдрасилем, она воплощает принцип завершенности, что в символическом аспекте также может сближать ее с Гунгниром.

В разговорах о скандинаво-славянских взаимоотношениях, особенно в спорах на тему «откуда пошла земля Руска», практически единодушно указывается на то, что в плане религии варяги не оказали никакого существенного влияния. Это является одним из козырей антинорманистов, сторонники же норманнской теории, обычно пытаются объяснить сие дело тем, что скандинавы, мол, особого значения вере не предавали, а перенимали верования того народа, среди которого селились. Например, «принеся» на Русь государственность, они переняли веруи обычаи славян. Странно, не правда ли? Тем более существуют тексты, утверждающие обратное. Это или западнославянские тексты или германские, ну и естественно скандинавские.

Не желая вставать ни на одну из сторон в этом извечном дискусе, хотел бы указать на один весьма интересный факт. Как говорится: «Amicus Plato, sed magis amica veritas» («Платон мне друг, но истина дороже»).

Итак.Начнем с того, что, к сожалению, реальных источников по которым можно было бы судить о влиянии, в духовном плане, скандинавов на восточных славян и наоборот, не то, что мало, а практически нет. Конечно, мы имеем довольно обширный материал по скандинавской мифологии, но вот сравнить и сопоставить ее срусскими источникам невозможно, из-за практически полного отсутствия оных. Из того, что сохранилось, большая часть — пересказы «заморян». Отсюда историки обычно начинают выискивать и анализировать по крупинкам любую информацию, например, последнее время стало очень популярно привлекать лингвистику к освещению подобных проблем. Если с археологией еще понятно, эта наука точная, и с ее базой не поспоришь, то вот ковыряние в конях слов может выдать любой необходимый для исследователя результат.С другой стороны, за неимением лучшего, хоть что-то….. Хоть что-то……

Хм… А ведь ответы на некоторые вопросы, порой, находятся перед самым нашим носом, вот только иногда микроскоп, необходимый для изучений мельчайших частиц, оказывается бесполезным для поиска, тем более, если рядом находится крупный объект.

«Повесть временных лет» — наверное, один из самых изученных источников по истории Руси. Наверное, нет ни одного русского человека, который бы, если и не читал ее, то уж слышал наверняка.

Школьная программа. Древняя Русь. Святослав и его походы.

Есть в ПВЛ один интересный момент, известный всем, на всякий случай напомню:

В год 6454 (946). Ольга с сыном своим Святославом собрала много храбрых воинов и пошла на Деревскую землю. И вышли древляне против нее. И когда сошлись оба войска для схватки, Святослав бросил копьем в древлян, и копье пролетело между ушей коня и ударило коня по ногам, ибо был Святослав еще ребенок. И сказали Свенельд и Асмуд: «Князь уже начал; последуем, дружина, за князем». И победили древлян.

Так началось княжение Святослава. Обычно, комментируя данный момент, лишь восхищаются Святославом, с малолетства сидевшем на коне. К сожалению, большего я пока нигде не встретил. Историков больше интересует ход войны киевлян с древлянами, да действия княгини Ольги, нежели маленький момент, уместившийся в полторы строки.

Святослав бросил копье. Зачем? Дал сигнал к атаке, показал кто тут главный? Вроде бы, да. Тем более, если опираться на слова, приписываемые Свенельду и Асмуду. Но нет ли в этом действии чего-то большего? Сакрального.

А вот тут нам придется посмотреть на представления и обычаи древних германцев.

Читая Варга Викернеса «Скандинавская мифология и мировоззрение», наткнулся на одну интересную вещь, имеющую непосредственное отношение к нашей теме.

Рассказывая о Богах и вещах им принадлежащих, Варг упоминает о Гунгнире, копье Одина. Копье, которое поразит всегда ту цель, в которую его бросит Один.

Но копье — лишь образ. Образ, за которым скрывается языческая мудрость и представление о мироздании и миропорядке. Суть копья — это не палка с железным наконечником, а:

«Копье, которое Один получил в подарок — это мысль; сознательная, острая мысль, которая всегда попадает в то, на что она была нацелена. Когда древние германцы кидали копье над своими врагами и посвящали их Одину, чтобы начать бой, это было просто символическим действием. Они говорили своим врагам, чтобы те приготовились, что у них есть планы на приближающееся сражение. Мысль брошена через поле битвы до того, как битва началась».

Сопоставим теперь слова Варга, скандинавского язычника, и отрывок из ПВЛ. Что получается?

Святослав совершил ритуальное действие — бросил копье. Он показал не только своим воинам, но и древлянам, что готов к битве, что сознательно на нее идет, что стратегия боя им выработана. Но важен и тот факт, что, бросив копье, Святослав посвятил жизнь и смерть древлян в жертву Богу. Перуну. Княжич должен был отомстить за смерть отца и устроить по нему тризну.Кровавую тризну.

Именно поэтому, только Святослав должен был кинуть это копье. Только он имел на это право. Не Ольга или кто из дядек, а именно Святослав, это был его долг, его обязанность и только его право!

Бросок копья — это знаменитая ритуальная фраза Святослава «Иду на Вы!». Фраза, сказав которую уже нельзя отступить. Это заклинание, после которого есть лишь один путь — вперед, к победе. Это обет, данный Богам, что противник будет повержен и принесен на поле битвы в жертву, во славу Богам, или бросающий копье погибнет сам.

Вот такой получился небольшой штришок к истории скандинаво-славянских взаимоотношений.

Копье Одина было известно и русским князьям.Гунгнир и «Иду на Вы!» — суть вещи одного порядка, сакрального, ритуального. Бросая копье над головами врагов, германцы посвящали их (врагов) Одину. Отсылая послание «Иду на Вы», Святослав посвящал своих врагов Перуну. Во славу Богов лилась кровь на полях сражений. Кровавая тризна. Два народа, один обычай.

Кто и в чью сторону сегодня бросит копье — зависит лишь от нас.

Рука Богов уже давно сжала древко.

Gungner

) — в германо-скандинавской мифологии копьё Одина .

Изготовление Гунгнира

Копьё было изготовлено двумя карликами-свартальвами, сыновьями Ивальди (в некоторых источниках упоминается гном Двалин), чтобы показать богам мастерство подземного народа. Однажды Локи отрезал у Сив её золотые волосы. Тор поймал Локи и хотел переломать ему все кости, но тот заверил разгневанного бога, что добудет новые золотые волосы для Сив у чёрных альвов . Сыновья Ивальди сделали такие волосы, а заодно изготовили корабль Скидбладнир и копьё Гунгнир. Затем Локи поспорил с гномом Брокком и его братом Эйтри , что Эйтри не выковать сокровищ, подобных тем, что были изготовлены сыновьями Ивальди. Эйтри выиграл спор, изготовив вепря по имени Гуллинбурсти , что значит «Золотая Щетина» (другое его имя — Страшный клык), кольцо Драупнир и молот Мьёльнир . Корабль Скидбладнир и вепрь Золотая Щетина достались Фрейру , золотые волосы — Сив, Мьёльнир — Тору, кольцо Драупнир и копьё Гунгнир — Одину .

Свойства Гунгнира

Оно обладало волшебным свойством поражать любую цель, пробивая самые толстые щиты и панцири и разбивая на куски самые закаленные мечи:

«Тогда Локи отдал Одину копье Гунгнир, Тору — волосы для Сив , а Фрейру корабль Скидбладнир . И он объяснил, в чем суть тех сокровищ: копье разит, не зная преграды, волосы, стоит приложить их к голове Сив тотчас прирастут, а кораблю Скидбладниру , куда бы не лежал его путь всегда дует попутный ветер…»
«А когда продлился бой тот некое время, явился на поле том человек в нахлобученной шляпе и синем плаще; был он крив на один глаз, и в руке у него — копье. Этот человек выступил навстречу Сигмунду-конунгу и замахнулся на него копьем. А когда Сигмунд-конунг ударил изо всей силы, столкнулся меч с копьем тем и сломался пополам на две части.»
Также Один дал своё копье Дагу для убийства Хельги, сына Сигмунда. Даг пронзил Хельги копьем в роще Фьетурлюнд.
В Рагнарек Один выйдет с копьем Гунгнир биться с Фенриром , и будет им проглочен:
«Впереди едет Один в золотом шлеме и красивой броне и с копьем, что зовется Гунгнир. Он выходит на бой с Фенриром-волком …. Волк проглатывает Одина, и тому приходит смерть.»

Связь с рунами

Копье соотносится с руническим знаком-Gar
.

Источники

.

Напишите отзыв о статье «Гунгнир»

Отрывок, характеризующий Гунгнир

Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s»wird was gescheites d»raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.